…А я вот что придумал: взял зеркальце и поставил его так, чтобы она
отражалась. Она сидит на задней парте в среднем ряду, а я – на первой в правом.
Если часто оборачиваться, учителя делают замечание. Вот я и решил никого не
нервировать, а тихонько ею любоваться. Она заметила мой маневр и стала крутить
пальцем у виска. Тоже мне удивила! Все давно говорят, что я не от мира сего. И
что по уши влюблен в нее.
Я
Мама
говорит, у меня мозги набекрень от того, что неправильно родился. Чуть не
задохнулся, и врачи здорово помаялись, прежде чем заставили меня сделать первый
вдох, заорать и из синюшного стать розовым. Потом мама долго лежала со мной в
детской больнице, а когда выписалась, мучения продолжились. Я не спал ночами,
плохо ел и все время орал как резаный. Папа выдержал всего пару недель и
переехал к бабушке. Сказал, ему надо готовиться к диплому, поэтому нужны тишина
и покой – «а с этим придурошным разве посидишь над книгами?». Вернулся он только
за гитарой и пудовыми гирями.
Мама раньше плакала, когда рассказывала о
нем, а теперь только улыбается: «Что взять со студента?». Хотя папа давно уже не
студент, он строитель. У папы новая жена и две дочки,
мои сестренки. Им повезло, они красивые и нормальные. Наверное, их все любят,
дарят подарки и хвалят.
А меня хвалит только учительница по математике
Нина Федоровна. Она старенькая и седая, ребята зовут ее бабой Ниной. Баба Нина
называет меня Лобачевским, отправляет на олимпиады по математике и не берет с
мамы денег за дополнительные занятия со мной. Говорит, я талантлив. Но никакого
таланта нет, я уверен. Просто цифры говорят и играют со мной. Они разного цвета:
двойка сиреневая, единица почти прозрачная, ноль – серый… Когда я вижу уравнение
или читаю условия задачи, цифры в моей голое начинают жить самостоятельной
жизнью. Они сбегаются в столбик, рассортировываются в кучки и в итоге ждут
стройной группкой. Значит, остается только записать их перемещения и поставить
знак «равно». Может, это и есть талант.
Хотя я бы с радостью отдал его
за возможность быть как все, быть нормальным. Чтобы уметь шутить и смешить ее,
видеть, как она морщит нос хохоча. Чтобы она смотрела на меня с восхищением, а я
был бы ловким и сильным. Но она смеется, только когда я страдаю на физкультуре.
Когда учитель заставляет сделать кувырок через голову, я обязательно застреваю
на полпути – слишком длинные руки и ноги, не умею их сгруппировывать, вот и
разваливаюсь по сторонам. А они гогочут. Я не умею взбираться по канату вверх,
потому что забываю переставлять руки и подтягивать ноги. Когда мы прыгали через
козла, я забыл оттолкнуться и оседлал снаряд. И они опять смеялись…
Нет
уж, пусть у меня остается хотя бы талант к математике – быть круглым дураком
было бы совсем обидно. И еще, когда я побеждаю на олимпиаде, в наш класс
приходит завуч, объявляет мне благодарность и говорит, какой я способный. Баба
Нина стоит рядом, улыбается и гладит меня по плечу. А я всегда смотрю только на
заднюю парту среднего ряда. Она понимает, что это все – для нее? Если бы можно
было называть свои победы именем кого-то любимого, как открытые острова или
звезды, все выигранные олимпиады я бы именовал в честь Насти. Самой красивой
девочки в классе и на Земле. Даже во Вселенной. Хотя с кем ей соревноваться во
Вселенной, разве что с инопланетянами, которых, наверное, видел только
Джордж Лукас, раз уж снял «Звездные
войны»…
Мама
… Коленька – мое счастье и горе. Счастье потому, что это самый добрый мальчик на свете.
А горе оттого, что он совершенно не приспособлен к жизни. И никогда не сможет
приспособиться. Он наивный, бесхитростный. Когда был малышом, мне каждую неделю
приходилось покупать ему новые игрушки. Коленька приглашал домой ребятню,
маленькие оккупанты наперебой расхваливали кто машинку, кто солдатиков, а мой
дуралей замирал от радости и раздаривал свои богатства. Я ругала его, отвешивала
подзатыльники и ставила в угол. А он даже не плакал. Просто смотрел голубыми
глазенками с застывшей слезой и спрашивал: «Мамочка, ну разве можно злиться на
человека, если ему нравится машинка, а родители ему такую не купят? Мам, они же
радовались, я видел!».
Мы воспитывали его сами – я и бабушка с дедушкой.
Попробовали отдать в детский сад, привели нашего трехлеточку, переодели в
шортики с сандаликами и снабдили плюшевым зайцем – чтобы детвору приманить
игрушкой. А наш принц стал у окна, помахал деду ладошкой на прощание и… простоял
так весь день, прижимая ушастого друга худенькими ручонками. Дедушка пришел
вечером, а он зайца оторвать от себя не может, ничего не говорит, только рыдает
в три ручья. Так и вели домой, с плюшевым защитником под курточкой…
Как
он будет жить, если меня не станет? У какого зайца станет искать утешения? Тут
новая беда – влюбился. Школьные фотографии, где запечатлен весь класс, повесил
на стену в своей комнате, а Настино лицо обвел красным фломастером в сердечко. И
я молюсь, чтобы девочка не сделала ему больно. Дружить с ним она, конечно, не
станет, но пусть хотя бы не обижает и не смеется над ним. Он – единственное, что
у меня есть…
Ты
Я приношу тебе конфеты, ты говоришь спасибо, отворачиваешься и
угощаешь весь класс. Мне не жалко, принесу еще, лишь бы тебе было приятно. Ты не
можешь разобраться с задачей про двух путников, вышедших друг другу навстречу из
точек А и Б – ты только скажи, я все решу сам! Когда у нас контрольная по
алгебре или геометрии, я сначала решаю твой вариант и передаю его тебе.
Учительница замечает, ругает и обещает поставить мне двойку и выгнать из класса
– да пусть ставит и выгоняет, лишь бы у тебя все было хорошо.
Ты корчишь
рожицы в отражении зеркальца, и я счастлив. Ты такая красивая, что дух
захватывает. Мне так хочется подарить тебе все, что пожелаешь. Какой все-таки
дурак этот Перельман, что отказался от денежной премии за доказанную
теорему Пуанкаре! Я бы все отдал тебе…
Когда меня вызывают к доске по
географии, истории и литературе, все смеются. Я не могу запомнить названия
городов, рек, даты и события путаются. Голова начинает болеть, я замолкаю,
опускаю голову… На тебя в эти моменты я не смотрю. Стыдно, что я такой глупый. И
посмел влюбиться в самую красивую девочку во Вселенной.
На школьной
дискотеке я осмелился и пригласил тебя на медленный танец. А ты разозлилась:
«Дебил математический, ты зачем меня позоришь своими приставаниями? Я что,
последняя?». Почему позорю, почему последняя… Разве можно опозорить кого-то
любовью?.. Да, я глупый, нескладный и несуразный, но я хочу для тебя только
хорошего.
Она
Этот алгебраический урод уже
достал. Сидит на уроках, пялится на меня в зеркало и пускает слюни. Да как он
посмел даже смотреть в мою сторону?! Дома пожаловалась матери, а она вдруг
сказала: «Знаешь, милая моя, плохо мы с отцом тебя воспитали. Красота просто
дана тебе природой, твоей заслуги в этом нет. И Коля не виноват, что отличается
от вас. Так кто же тебе дал право решать, кому позволено любоваться тобой, а
кому нет?»
Мать дура. И отец дурак. Вот закончу школу и уеду поступать в школу
моделей. Я ни за что не буду работать в библиотеке, как мать, или врачом, как
отец. Получают жалкие гроши и лезут с поучениями. На день рождения подарили
новый телефон – ха, обрадовали, можно подумать. Да у половины класса есть такие
«нокии», причем родители им купили просто так, не дожидаясь единственного в году
дня, когда можно рассчитывать на приличную тряпку или вещь.
…Что же
одеть? Завтра всем классом идем в картинную галерею, классуха сподобилась
вывести нас в люди, чтобы духовно обогатить. Надо будет сбежать с экскурсии и
прошвырнуться по магазинам в центре города. Во стократ интереснее, чем слушать
про всяких там Дейнек и Шагалов…
Я
… Мы стояли у
картины, а Настя тихонько развернулась и пошла к выходу. Я пошел вслед за ней.
Она увидела и кинулась бежать, я следом. У выхода она остановилась и закричала:
«Что ты все ходишь за мной, урод несчастный! Таких как ты усыплять надо еще при
рождении!». Наверное надо. Я же не виноват, что меня не усыпили…
Она шла
по улице, разглядывала витрины магазинов, когда заходила внутрь, я садился на
лавочку и ждал. Может, она наконец перестанет дуться, подойдет ко мне, возьмет
за руку и дальше мы пойдем вместе. Дед дал денег на всякий случай, и я очень
хочу почувствовать себя нормальным парнем. Как все. Мне тоже хочется, чтобы у
меня была девчонка. Не такой уж я и дурак, если разобраться…
Как же жарко
на улице, ужасно болит голова. Как будто кто-то сжимает виски и бьет по макушке
молотком. Настя давно выскочила из очередного магазина и ушла, а я даже не могу
встать. Если резко поднимаю голову, в глазах плывут оранжевые круги. Наверное,
происходит то, о чем маму предупреждали врачи: когда я стану взрослеть, боли
участятся и усилятся. Надо позвонить деду с бабушкой…
Дома меня уложили в
постель, накормили таблетками до отвала и велели лежать в полной темноте и
тишине. А я рисовал Настин портрет из цифр: единичка – носик, нолики – глаза,
две перевернутые тройки – губы… Как хорошо быть красавицей, как плохо быть таким
чудовищем, как я…
Если боли не пройдут и станет хуже, меня переведут в
специальную школу. И я не смогу видеть Настю каждый день.
Там, за дверью,
плачет мама, охает бабушка, из угла в угол шаркает тапками дед. А я снял с полки
одноглазого плюшевого зайца – говорят, очень любил его в детстве – и укладываю в
коробку из-под плеера. Заяц сопротивляется и не хочет помещаться в картонный
плен. А что, пусть уши остаются на свободе! В лапы зайца я впихнул портрет Насти
из цифр и написал: «Ты самая лучшая!». Пусть мама передаст ей завтра. Хочу,
чтобы те, кого я любил и люблю, были вместе.
|
